на главную

Елена ЛИТВИНОВА



ПУТЬ С АЯЗЬМЫ

По тропинке ночной,
как по шаткому стеблю тумана.
Слева – гулкий обрыв,
осыпь моря и бисер цикад.
Справа – локоть земной,
теплый выдох лесного органа.
Над зубцами скалы
след Медведицы
и Медвежат.

В море Черном огни –
самоцветы суденышек сонных.
Балаклава вдали
чертит острой иглой небосвод.
Расплетается нить неизбывная,
светит над склоном
в перламутровых створках
луны созревающий плод.

Не унять, не собрать
драгоценное смутное эхо,
порох летних костров,
хлопья чаек и песенных снов –
станут пеплом они,
стынет камень
в предчувствии
снега.

Замыкаются створки
фиолетовых мидий
и слов.



НАД УРОЧИЩЕМ ИНЖИР

Весна предгорий. Перышки поземки,
устлавшие далекую гряду,
сдувает ветер облаками с кручи.

Чтобы ловить снежинки на лету,
раскрылись устьица сосновых губ колючих.
Я с перевала к роднику сойду.

Громада света. Моря амальгама.
Что ж медлю я, вступая в твой покой,
лазури хроматическая гамма?

Зеленоватой пеною морской,
голубоватым лаком бурелома
и ягод можжевеловых пыльцой –

не смею красотою незнакомой
сменить прошедшего уютную тоску.
Зачем просторно так вдали от дома?

Прошепчет снег щемящую строку,
слетит метель. В крылатом поднебесье –
чернилами рисованный зрачок...

И снова день, младенчески апрельский.
Синеют пролески и перелески,
и бьется светлой жилкой родничок.



ПОТОМ

Все сквозь меня пройдет, как листопад.
Но станут плотью тени, блики, эхо,
синицы звон, дух старого ореха,
из поднебесья льющегося в сад.

Ни ряби на воде в колоде прелой,
ни отраженья в патине окна,
и только лишь оборванных качелей
откликнется незримая струна.



ПИСЬМО С ФРОНТА

Неровный, пальцами, обрыв
конверта давних лет.
Военной праведной поры
невыдуманный свет.

Не веря славе и речам,
и россказням лихим,
вдруг узнаю –
отец мой т а м
уже писал стихи.

Ни строчки мне не показал.
Не то чтоб не успел –
срабатывали тормоза,
когда в глаза глядел.

Взор детства розов был и свят,
ненарушим покой.
Как с куклою, играла я
с твоей сухой рукой.

Ах, папка мой, артиллерист!
Все говорил: везет!
Был перед Родиною чист
твой гибельный расчет.

Так почерк правила война.
а ты писал и жил.
бумаги ломкой желтизна,
царапины чернил.

... Вчера мы шли с тобой во сне
под траурным зонтом
о ранах говорил ты мне...
Не помню, что потом.

Но, кажется, был май как раз,
и, от ночей устал,
вот эти, что пришли сейчас,
стихи ты мне читал.



ИЮНЬ

Лето выбрило голову, в левом ухе серьга.
Руки розами пахнут, клубникой и мятою.
Распиши моей раковины берега
ягодами и дельфинятами!

Перламутровый холст, краснолаковый край,
переливы пространства бездонных мелодий,
где забудется завтра, вернется вчера
и за год до восхода приснится сегодня.

Отшлифуй мои дни нежным прахом дождя,
дуновеньем сирени на мокром причале.
Ты же знаешь, как сладко мне стало дышать
после ночи прозрения и печали.

Ты же помнишь, как просто просыпаться весной
сквозняками синиц, перезвонами стекол.
Ты очертишь ресницами вечный покой,
чтобы снова родиться зеницею ока.



АПОКАЛИПСИС

... В тот год начались непогоды.
Дождей неурочная тьма,
разводы и недороды
плебеев сводили с ума.
Аристократы вещали,
поэты стенали впотьмах,
но, смертной не слыша печали,
влюбленные пели в садах.



СТРАННАЯ ПАРА

Странная пара бродила по городу.
Ласковый парень с распахнутым воротом.
Дама нестрогая – может, под сорок ей.
Случается так.

Она то молчит, то смеется, как плачет.
Он мажет фломастером теннисный мячик.
Вот уже красным все пальцы испачкал.
Случается так.

Лучше б скользить по заснеженной наледи.
Лучше б разлука вас тронула за руки.
Лучше не знать, но ведь всё же узнаете –
Случается так.

Все не обещано, все не исполнено.
Все невозможно – и все обусловлено.
Все исчезает и тает от слов, но
Случается

так, что на свете нет больше страдания
и одиночества, и ожидания.
Если не думать, что будет, заранее –
случается.

Так загорается свет немерцающий.
в стенах высоких – умиротворяющий.
А для двоих безнадежно сияющий.
Случается...

так...

Вот и скользить по заснеженной наледи,
Вот и разлука нас тронула за руки.
Лучше скрывать, но ведь все же узнаете –
случается так.

Если не станем считать, сколько дней ещё,
вечным окажется это прибежище –
снегом летящим нечаянной нежности.
Случается так.



МАЛОСЕМЕЙКА

..."Я люблю тебя!" – "Я тоже" – "Я знаю", –
на стене малосемейки читаю,
на окрашенной панели, на свежей –
строки варварские, почерк медвежий.

А написано легко, без помарок.
Вот прохожему нежданный подарок!
Вот скажи, что это глупость и ересь:
"Я люблю тебя, толстушка! Ты – прелесть!"

А пришли-ка ты хоть слово в конверте,
будет все не так уж клёво, поверьте.
Сколько радости уйдет от народа
в это ласковые месяцы года.

В это праздничное время судьбины,
когда нет уже ни в чем середины,
когда каждый день прозрачен и жарок,
когда сам ты – людям светлый подарок.

"Я люблю тебя". "Я знаю". "Я тоже".
Говорят, один великий художник
свои первые любовные вести
рисовал на чистой стенке в подъезде.

Ах, не будем мы сейчас о морали!
Нас влюбленные услышат едва ли,
в небесах рисуя кисточкой мая:
"Я люблю тебя".
"Я тоже".
"Я знаю".



СВЕРЧОК

Боялся петь невидимый сверчок,
но разбудил меня, таясь под крышей.
Я не искала, знала – горячо.
Я знала, что меня он тоже слышит,

как моря гул за гранью дальних скал,
как шум садов, заброшенных когда-то,
как дрожь ресницы горного цветка,
овеянного пламенем заката.

Боялся петь невидимый сверчок,
но голос пробовал и ноты вспомнил,
перелистал полночь, как звездочет,
своей гармонией настроил волны.

И зазвучала арфа родника
из тьмы садов, заброшенных навечно.
струился нежный холодок сверчка
и угасал, и жил во мгле сердечной.

И пусть, увы, я знала, что почём –
он разбудил меня.

Таясь под крышей,
боялся петь невидимый сверчок,
боялся быть, боялся не услышать.



РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

Кем, увы, назвался ты? – а ведь я была Джульеттой.
С неба падали цветы воплотившегося лета,
зрела пышная сирень за окном и в узах вазы.
Занимался нежный день, ты любил меня не сразу,
уважительным ты был, понимая недотрогу,
только гривну попросил
на обратную дорогу.

Отдала бы миллион. А в доме нету ни монетти.
То не жаворонка звон и не козни Капулетти.
Отдала бы миллион – ведь не жадина я все же.
Да и ты же не альфонс, может, снова без работы.
(Только гривну попросил.)

Ни к чему словесный шелк – ты б узнал меня получше.
Почему ты не пришел хоть бы в час моей получки?
Я б тогда накрыла стол, я б вина тебе купила.
Ах, да это все не то, и не за тем приходит милый.
(А зачем приходит он?)

Не шекспировский балкон, роковое измеренье.
Отдалась тебе с рожденья, отдала бы миллион.
Но осыпаются цветы воплотившегося лета.
Да неужто мой Ромео ты? Не хочу я быть Джульеттой!

И все же был Ромео ты,
и все же я – твоя Джульетта.
(А, быть может, не твоя!)


на главную


Сайт создан в системе uCoz