***

Я осенним листом над землей, как поземка, лечу.
Я не знаю, куда занесет меня ветер-бродяга.
Я такой, как всегда, и менять ничего не хочу:
Ведь остались со мною гитара, перо и бумага.

По дороге судьбы проскакать бы на белом коне,
Чтоб под цокот копытный тебя обгоняла удача,
Но, прости меня, Господи, что примерещилось мне,
Будто конь вороной подо мной, а не старая кляча.

Я рванулся вперед в бесшабашной своей простоте,
Я взлетел и упал, не успев дотянуться до цели.
Может быть, это я — Небесам доверять не хотел,
Ну, а, может, Они, на беду, доверять не хотели?!

Я уже не грущу, что мелькнула судьба стороной,
Ночи снега полны, дни пусты, как пробитая фляга…
Наказанье мое — мудрость боли — навеки со мной,
И навеки — богатство: гитара, перо и бумага.

***

Называем баркас кораблем,
Называем делишки делами,
За коротким гоняясь рублем,
Растеряли божественный пламень.
Испохабили музыку сфер,
Бесновато крича: “Аллилуе!”…
И целует нас в лоб Агасфер
Затяжным, как прыжок, поцелуем.

За душой ни кола, ни двора,
Голова на серебряном блюде,
Позабыли, что было вчера,
И сегодняшний день позабудем.
Под хрустальным покровом небес
Стоны звонниц разносятся глухо,
И ненужный душе благовест
Не коснется оглохшего уха.

Вот и все. Подведите черту.
Не ломайте ступенькою брови,
Чуя привкус соленый во рту:
Предвкушение слез или крови.
Видно, нету прощения нам,
И Господь, равнодушный, как камень,
Панихиду вершит по сынам,
Растерявшим божественный пламень.

***

Промерзают до донышка лужицы,
Снег не тает на крыльях погон,
А поземка все кружится, кружится,
Заметая пустынный перрон.
Ночь простерлась над стылой Россиею,
Ворожа над стеклянностью луж,
И смердит конским потом и псиною
От российских изодранных душ.

Закатилось Империи солнышко,
Как ликуют ее палачи!
Промерзает Россия до донышка,
Черной шалью накрывшись в ночи.
Брат на брата войной подымается,
Кто здесь Авель, кто Каин — как знать?
А над ними, родимая, мается
В небесах Богородица-Мать.

Мы сошлись в эти дни роковые,
Всё оставив, что было допреж,
Нас осталось на две штыковые:
Значит, здесь наш последний рубеж.
Значит, здесь наши трупы босые
Запорошит зимы мишура,
Потому что пора за Россию
Умирать, господа юнкера.

Не бывает судьбы бесполезней,
Если родине не отдана:
Суждено для России болезной
Эту чашу испить нам до дна.
Вы досужим писакам не верьте,
Каждый в меру свою переврет,
Мы себе назначали посмертье,
Выбирая Ледовый поход!

Что ж осталось нам в черную ночку?
Штык примкнуть да проверить прицел,
Да поставить последнюю точку,
Не меняясь ни сколько в лице.
Пусть имен не останется в памяти,
Не робей, господа юнкера!
Нам бояться ль заснеженной замяти,
Если сможем дожить до утра?

***

Геннадию Черкашину

Седобородые мальчишки,
Тридцатых горестных излишки,
Шпаны послевоенной стая,
Войны жестокой пацаны, —
Они уходят понемногу,
Мы провожаем их в дорогу,
Которой нет конца и края:
В страну без мира и войны!

На них судьба вприщур глядела
Сквозь прорезь ржавого прицела,
И до сих пор желудок сводит
Тот недоеденный кусок, —
Одни пошли в интеллигенты,
О них слагаются легенды, —
Других по тюрьмам хороводит,
Вовсю наматывая срок!

Жизнь проживая нараспашку,
Они последнюю рубашку,
Стесняясь наготы телесной,
Для корешей могли отдать, —
Наотмашь жили и любили,
И очень рано уходили:
На всхлипе недопетой песни,
Кто — в сорок два, кто — в сорок пять!

Они клялись Землей и Светом,
Что подобает лишь поэтам,
Они и впрямь такими были:
Был ясен взор и лоб высок...
Но из далекого предела
Литая пуля долетела, —
И на мгновение застыла, —
С размаху поразив висок!

Пусть упадут в безмолвном крике
Четыре мертвые гвоздики...
Когда-то я рыдал за гробом,
Что жизнь окончена теперь, —
Господь облегчил мне задачу:
Я больше никогда не плачу,
Я знаю: жизнь — всего лишь проба,
Что смерти нет, а только — дверь!

И навсегда пребудут с нами
Они — седыми пацанами,
Они — блаженные от века,
Им наплевать на суету...
Они пошли в интеллигенты,
О них слагаются легенды,
Они величью человека
Вернули смысл и красоту!

***

Я на рыжем коне поскачу по сияющей степи,
Там, где мягкой периной ложится под ноги трава, —
Взмоет в синюю высь перепуганный скачкою стрепет,
Закружится от запаха трав у меня голова.
Крови бешеный гул, словно в жилах моих канонада,
Рвется криком из горла, ударом стального клинка, —
Но, другой мне судьбы, и другой мне дороги — не надо,
Лишь бы верный мой друг не подвел своего седока!
А, когда, уходя, ясный день нас оставит во мраке,
Там, где зло и добро обжигают сомненьем ладонь,
Кто-то доброй рукой нарисует мне тайные знаки,
Чтоб на полном скаку, в темноте, не споткнулся мой конь.

Тройка белых коней — белоснежное русское чудо,
По вечернему тракту помчит мою синюю грусть, —
Бесшабашный полет над землей-то ли, дурь, то ли, удаль,
Что на всех языках называется коротко — “Русь”!
Плач гитары, цыгане, заздравная полная чаша...
Мы в труде, как в бою, и на отдыхе, как на войне...
Хорошо опекает нас, видно, небесная стража,
Если каждый свой миг бытия проживаем вдвойне!
За короткий свой век нагрешить успеваем до срока,
А потом, покаянно, пред Господом падаем ниц...
И, грехи отмолив, собираем поспешно в дорогу
Табуны тонконогих, гривастых своих кобылиц!

Черный конь выгибает свою лебединую шею,
Роет землю копытом и ждет у родного крыльца, —
Я взнуздаю его и в дорогу собрать не сробею,
Потому что Господь, знать, назначил начало конца!
Понесет меня конь по сияющим белым вершинам,
В горний край, где земному уже возвращения нет, —
Но останусь в седле, чтобы, как подобает мужчине,
Перед Господом нашим держать свой последний ответ!
Я предстану пред Ним, я уткнусь в Его теплые руки,
С головой непокрытой отцовскую чашу приму...
Как прожить свою жизнь — не бывает на свете науки,
И напиток последний готовить тебе самому!

И останетесь вы, без меня, в этой жизни, на время, —
Между мною и вами проляжет слепая стена,
Золотым колокольчиком звякнет остывшее стремя,
И, по-вдовьи, тихонько заплачет гитары струна!
Будет ведомо мне, что для вас ничего я не значу:
Я за вас помолюсь, изможденных сумятицей дней,
Но никто не поймет, что он стал на могилу богаче,
И никто не почует, что стал на частичку бедней!
За короткую память, друзья, я на вас не в обиде:
Знает только Господь — сколько вам полнолоний луны,
И когда покидать, вслед за мною, земную обитель...
Дорогие мои! Собирайте свои табуны!..

***

Как тебе, маленький, холодно, холодно, холодно...
Больше — ни жажды, ни голода,
Только лишь рай через край.
Мама и папа так молоды, молоды, молоды,
Бродят бесцельно по городу:
Только ты не умирай!

Как тебе, маленький, новый дом, новый дом, новый дом?
Не одиноко ли в доме том:
Глиняный холмик да лес?
Тихо баюкают лепетом, лепетом, лепетом,
Плачут у ног твоих шёпотом
Сосны, крестом до небес!

Пахнут теплом твоим простыни, простыни, простыни,
А за окном листья осени, —
С осенью ты не знаком, —
Падают бритвами острыми, острыми, острыми
Листья осенние, пестрые,
Сердце сжимая замком!

Вырваться тяжко из полона, из плена, из плена,
Если настигнет измена,
Иль, гробовая доска...
Душу грызет нам гиена, гиена-геенна,
В стиле своем непременном
Бьет нас столица с носка!

Что ж ты покинул нас, Господи?! Господи?! Господи?!
Наг и ободран, на площади
Я пред тобою стою!
Пали подковы у лошади, лошади, лошади,
На казака стало, Господи,
Меньше в казачьем строю!

***

Невосполнимый дар:
Утраченная нежность, —
Божественная связь
Событий и времен, —
Не дай душе пропасть,
Прости мою небрежность,
Не допусти стыда
Остаться без стремен!

Пускай мой конь летит
В тенистом полумраке, —
Закат еще далек,
Хотя все ближе мгла, —
Душа, как мотылек
В руках Небесной Пряхи, —
Её на полпути
Не выбить из седла!

Студеною водой
Следы укроет осень,
Затопчет дикий лось
Опавших листьев медь...
И кто-то, молодой,
Не вспомнит и не спросит:
Кому здесь довелось
Любить, дышать и петь!

Потом его черед
Наступит для забвенья,
И на ресницы дней
Падет прощальный снег,
И песню пропоет
Иное поколенье
Про бесконечный бег
Измученных коней!

Ну, а пока мой конь
Стрижет копытом травы,
Пока земная плоть
Не обратилась в дым,
Молю, прости, Господь,
Всех правых и неправых,
Согрей мою ладонь
Дыханьем молодым!

Пускаю вскачь коня
К неведомому краю,
Закат вдали дрожит
В прогалинах лесных, —
Прости, Господь, меня, —
Я все благословляю,
Чему дано дожить
До будущей весны!

***

Отлетала душа ко Всевышнему,
И бранилась душа, и барахталась:
На себя не хотела брать лишнего,
Оказалась, родная с характером.
И, представ перед очи неспешные,
Распростившись с житейскими дрязгами,
Прошептала: "Пускай была — грешная,
Но никто мне не скажет, что — грязная!

Не шипела змеей подколодною,
И в беде никого не покинула,
Никогда у ребенка голодного
Изо рта ни кусочка не вынула.
Не пласталась пред властьпредержащими,
Не гонялась корыстно, за пользою,
Бессловесною тварью дрожащею
Никогда на коленях не ползала!

А по мелочи, дело знакомое,
Как ведется: грешила да каялась, —
Все по кругу, балда бестолковая,
Да от собственной малости маялась.
Оттого, видно, стала взъерошенной,
Что долгами да страхом повязана,
Отпусти ты меня по-хорошему:
Я и так уже жизнью наказана!"

Закричала душа тут в отчаяньи:
"Аль, совсем я уже никудышная?!.."
И явился ей лик опечаленный,
И ответил ей голос Всевышнего:
"По закону Небесного Промысла,
Будь ты черная, или будь белая,
Ты повисла на Божьем коромысле
Не за то, что плохого не сделала!!

Для того ль тебя, Богоподобную,
Я послал из чертога небесного,
Чтобы ты, вместо деланья Доброго,
Болтовней занималась да песнями?!
Погляди на себя повнимательней:
Сколько там, в глубине, наворочено, —
Перепачканная бранью матерной,
Ты Отца своего опорочила!

Поколение за поколением,
Водопадом сияющих искорок,
Посылаю вас в путь с наставлением —
О Любви, о Надежде, об Истине!!
Что ж вы, дети мои окаянные,
Прорастаете адовым семенем,
Оседая трухой деревянною
На бесплодную землю осеннюю?!..

Для кого мне нести Благовестие,
На себя принимая страдание,
Если в кратком земном путешествии
Мало кто исполняет задание?!
Коль хотите, живите по-прежнему:
Не палач вам я, глупым, на площади..."
Побледнела душа моя грешная
И сказала: "Прости меня, Господи!!.."

***

Ты снишься мне в весеннем легком платьице,
Мне снится зал и в пол-лица — глаза...
Но с музыкой опять у нас не ладится,
Я вновь не то оркестру заказал.

Листаю лихорадочно мелодии,
Ловлю надежды рваные края,
И не последний в зале этом, вроде, я,
Но бесполезна музыка моя!

И ты глядишь, да все в другую сторону,
Мне сердце разрывая наповал...
Кто там, в ночи, таится черным вороном,
Который жизнь мою разворовал?

Ты отвернешься — я уже тоскую,
Я — мертв, тебя не видя полчаса,
Нельзя любить так женщину земную:
Ревнуя, не позволят Небеса!

Ты снишься мне в весеннем легком платьице,
Гудит вокзал, и за стеклом — глаза,
А паровозик катится да катится,
И на стекле — дождинка, как слеза!

А с высоты небесной — Купидоны
Разят меня лучами тонких стрел...
Свирель рыдает, ядом белладонны
Вплетая в душу горестную трель!

Сыграй, оркестрик, на пустом перроне
Последний марш прощанью в унисон...
Вдали галдят Амуры, как вороны, —
Какой, однако, бесконечный сон!..

***

До будущей жизни, родная, до будущей жизни,
До новой весны, до глотка родниковой воды.
Растает, как дымка, бесследно печаль укоризны,
Когда в этом круге закончим земные труды.

Ах, видно, Фортуна мне карту не ту прикупила,
Хихикает прямо в лицо старушонкой дрянной,
И где-то запрятан под грудою старых опилок
На мусорной куче ее календарь отрывной.

Теперь понапрасну вести бесполезные речи,
Сады отцвели, и старуха-зима у дверей.
До будущей жизни, родная, до будущей встречи,
Пускай она будет ушедшей светлей и добрей.

Мы встретимся снова в каком-то неведомом крае,
Уроки судьбы, как пыльцу, на ресницах храня,
Я сразу тебя по знакомым глазам опознаю,
По крепким рукам непременно узнаешь меня.

Пускай безмятежно тогда разливается вечер,
И музыку сфер Небеса нам сыграют “с листа”.
До будущей встречи, родная, до будущей встречи
Меж прошлым и будущим на середине моста.



на главную